О ГЛАВНОМ

Форма исповеди, которую мы практикуем сегодня, значительно отличается от той, которую знали первые христиане. Как появились эти различия? Что стало их причиной? Рассказывает митрополит Антоний Сурожский.

…Открытость, какую мы видим в Древней Церкви, стала невозможной. Почему? Потому что в какой-то момент, после того как Церковь перестала быть гонимой, когда стало безопасным быть христианином, в Церковь влились толпы народа, которые в период гонений и близко не подошли бы к Церкви и ни в коем случае не заявили бы о том, что они ученики Христа, свидетели Христа среди враждебного и чуждого Ему мира. Тогда стало невозможным выйти на исповедь так, как выходили первые христиане; человек был бы выкинут из христианского общеста, стал бы предметом подозрения, презрения, вражды. Это уже говорит о том, как христианская община в это время ослабла, как она потеряла свою цельность, перестала быть той полнотой, какой была раньше. И это не только продлилось до наших дней, но усугублялось с каждым столетием. Мы должны перед собой ставить этот вопрос, потому что каждый из нас лично призван быть свидетелем, призван быть среди людей отображением того, чем Христос был. Спаситель нам сказал: Я вас посылаю, как овец среди волков. Каково же наше положение? Стыдливое? Испуганное? Или заносчивое? Или жертвенное?

В результате того положения которое создалось еще в IV веке, исповедь начала видоизменяться. По преданию, началось с того, что местные епископы стали заслушивать исповедь людей, которая уже не могла быть произнесена публично. Они ее заслушивали как представители всего народа — не от себя, и не от Бога только, но от имени и Самого Христа, невидимо, таинственно присутствующего на этом открытии помыслов и сердца, и от имени народа, который перестал быть способным нести крест своих членов. Со временем забота о кающемся была также передана наиболее опытным священникам. И так создалась та исповедь, которую мы знаем.

Но случилось еще нечто, с моей точки зрения, бедственное: в результате, люди стали приходить исповедоваться Христу перед священником, проходя мимо всех тех, кого они обидели, унизили, оскорбили. Потому что ясно, что мало кто грешит непосредственно против Бога, — почти все мы грешим путем оскорбления, унижения нашего ближнего. Мы каемся в нетерпении, каемся во лжи, мы каемся в жадности, каемся во множестве преступлений; и эти преступления мы совершаем по отношению к нашему ближнему. Но на исповедь мы приходим к Богу, проходя мимо этого самого ближнего. Поэтому первое, что надо бы осознать: что мы не имеем никакого права прийти на исповедь, каяться перед Богом в том, что совершили, если прежде не пошли к тем людям или к тому человеку, перед кем виноваты или на кого имеем злобу по той или дугой причине, и не примирились с ними, с ним. Исповедовать Богу свои грехи, не примирившись с виновником или жертвой этих грехов, нет никакого смысла; или, вернее, имеет смысл, только если эта исповедь является преддверием примирения с ближним.

Я сказал, что человек может быть или виновником, или жертвой. И действительно, иногда нам приходиться мириться с человеком, потому что мы перед ним провинились; но иногда приходиться прийти к человеку и сказать: «Моя душа в тревоге; во мне горечь, во мне гнев, во мне буря разных помышлений из-за того, что ты сказал, что ты сделал; можешь ли ты меня исцелить? Можешь ли ты помочь мне тебя простить?» Это очень важно; и каждый из нас должен был бы задуматься над этим, потому что мы ранены не только своими грехами, но и чужими. Но ранены мы всегда бываем взаимно, никогда в одиночку.

И поэтому исповедающийся должен был бы перед собой поставить вопрос: кого я обидел или на кого я имею обиду? И сделать все, что от него зависит, вплоть до унижения, для того, чтобы сначала примириться. И только потом прийти к Богу и сказать: Господи, со своей стороны я сделал все; теперь я прошу Тебя меня простить и мне помочь, меня исцелить.

Я употребил слово «унижение». В рассказе о том, как Димитрий Донской готовился к битве с Ордой, говорится, что он пришел к святому Сергию Радонежскому просить благословения; и тот его спросил: «Сделал ли ты все, что возможно, чтобы избежать кровопролития?» — «Да». — «Пошел ли ты до предельного личного унижения?» — «Да». — «В таком случае я тебя благословляю». Это очень важно помнить; потому что порой единственное, что может спасти нашу душу и душу ближнего, — это наша готовность быть униженным, лишь бы только спасти его или ее от того соблазна, который лег между нами.

Автор митрополит Антоний Сурожский

Из книги «Об исповеди» (М.: «Дом надежды», 2008)

Фото: pravkhabarovsk.ru

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.