О ГЛАВНОМ

Заповеди Евангелия просты и понятны. Святые старцы и старицы прекрасны, и так естественно тянуться к их иконам — как удержаться, чтобы не расцеловать настоящую красоту? Но что-то с нами не так. Не получается быть христианином, все идет наперекосяк, и какие-то мелкие бесы изнутри растлевают и расстраивают и нашу дружбу, и наши труды, и отравляют радость жизни. Откуда этот копошащийся хаос внутри и враждебность космоса снаружи, почему нас одолевает порой такая глухая пустота, что нет никаких сил жить?

Но почему мы клонимся без сил?
Нам кажется, что кто-то нас забыл,
Нам страшен ужас древнего соблазна…
(Н. Гумилёв. “Потомки Каина”)

“На географических картах XV века в углу изображали безымянное пространство, — писал умный Виктор Гюго, — на котором были начертаны три слова: hic sunt leones . Такие же неисследованные области есть и в душе человека. Где-то внутри нас волнуются и бурлят страсти, и об этом темном уголке нашей души можно тоже сказать: hic sunt leones” .

Что-то страшное произошло и с нами, и с миром, когда первый человек отвернулся от Бога, когда сам захотел стать богом, ведающим добро и зло: я устанавливаю, что есть добро, и что считать злом, есть только я и мое. Но ведь добро — это одно из имен жизни; нет другой жизни, кроме данной, и нет иного добра, а человек — совсем не источник жизни. Адам стал чужим Богу и что-то случилось с этим миром и с самим человеком. Мы начали умирать и до сих пор не знаем, как далеко проникла эта порча, и где, в каких глубинах человека и в каких безднах космоса отзывается каждый наш грех.

Что взорвалось в космосе, какие скрепы лопнули, когда Каин убил Авеля, перворожденный из людей — убийца-вегетарианец? И как, и чем можно было убить человека, на лице которого ещё не остыла печать Эдема? Мир трещит по швам и на его теле выступают болезни человека. Жизнь вымывается из нас грехом, и не только из нас, но из всего тела человека, из космоса, который есть часть нашего тела. Болезни, страдания невинных, муки едва родившихся. О какой радости жизни можно говорить в нашем больном мире, где страдают дети, где мы начинаем умирать, едва родившись? Не остается ли нам только плакать об этой порче, что разъедает мир, и ждать окончательной его погибели?

Но в Писании немало текстов, пронизанных едва сдерживаемой радостью. Например, Послание к Филиппийцам, написанное Апостолом “из уз”, то есть из тюрьмы, названо библеистами “посланием радости”, о чем говорит даже такая статистика: слово “радость” и производные употребляются в этом довольно кратком послании 16 раз. Однако в том же Писании и в творениях Отцов, особенно столпов монашества, немало мест весьма печальных и пронизанных нескрываемым пессимизмом относительно человека и мира, в котором он живет.

Что касается пессимизма, то об этом очень хорошо высказался наш замечательный патролог А. Сидоров: «Понятие “пессимизм”, как и определение “пессимистический”, совершенно неприменимы к православному миросозерцанию и мироощущению, ибо Православие как целостное мировоззрение глубоко оптимистично. Взгляд преподобного Максима, а также и всех отцов Церкви на падшее состояние человечества, естественно, был скорбным, но эта “скорбность” являлась лишь частью всецелой “радостности”, которой и пронизано Православие как религия веры, любви и надежды. Ведь Господом сказано: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин 16:33) и вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет (Ин 16:20)» .

Не нужно путать этот мудрый скорбный взгляд подлинных святых с агрессивной угрюмостью и человеконенавистничеством, которые многими принимаются за образец аскезы. Такая аскеза сама несет на себе следы первородной порчи и глубоко враждебна Евангелию.

Позволю себе длинную цитату из Герцена: “Христианское плотоумерщвление столь же противно природе, как умерщвление других по приказу; надо было глубоко развратить, сбить с толку все простейшие понятия, все то, что называется совестью, чтобы уверить людей, что убийство может быть священной обязаностию, — без вражды, без сознания причины, против своего убеждения. Все это держится на одной и той же основе, на той же краеугольной ошибке, которая стоила людям стольких слез и столько крови, — все это идет от презрения земли и временного, от поклонения небу и вечному, от неуважения лиц и поклонения государству, от всех этих сентенций, вроде salus populi suprema lex, pereat mundus et fiat justitia , от которых страшно пахнет жженным телом, кровью, инквизицией, пыткой и вообще торжеством порядка”.

Разве мы с вами не встречаем даже сегодня образцы такой аскезы, такого антихристианского отношения к миру и человеку? Не тело должно нам умерщвлять, но страсти; не ставить аскетические опыты на ближних, но учиться их любить и самим не стесняться своей нежности.
Да, мы должны оплакивать свой грех, преодолевать глубоко въевшуюся в нас порчу. Но это не вся правда.

“Бог не требует, братия, и не желает, чтобы человек плакал от болезни сердца, — пишет великий Лествичник, — но чтобы от любви к Нему радовался душевным смехом. Отыми грех, и излишни будут болезненные слезы чувственным очам; ибо когда нет раны, то не нужен и пластырь. У Адама прежде преступления не было слез, как не будет их и по воскресении, когда грех упразднится; ибо тогда отбежит болезнь, печаль и воздыхание (Ис 35:10) (Лествица 7:45)” .

Ведь мы с вами так хорошо знаем, что Христос воскрес! И смерть нами уже не обладает! А Пасха это радость тела, радость восстановления. А мы — царственное священство, святой народ (1 Пет 2:9), короли и королевы! Но мы так боимся этого дара Пасхи! Посмотрите на нас — разве это короли и королевы? Это просто стайка испуганных детишек.

Автор архимандрит Савва (Мажуко)

Выдержка из книги «Любовь и пустота» (М., 2014)

Фото: открытые интернет-источники

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.