О ГЛАВНОМ

Новомученик Александр Шморель

Будущий новомученик Александр родился в Оренбурге 16 сентября 1917 г. в семье Шморелей — немцев, давно живших в России, но сохранявших германское подданство.

Отец его, Хуго, был врачом и трудился в Университетской клинике в Москве. В Москве Хуго Шморель познакомился с Натальей Петровной Введенской, девушкой из благочестивой семьи, дочерью православного священника. Вскоре Наталья Петровна стала невестой Хуго.

Первая мировая война вызвала всплеск враждебности к немцам в России, были введены административные ограничения, были случаи, когда немцев высылали из столицы и крупных городов. И Хуго пришлось вернуться в Оренбург, где у его семьи был свой промысел. Невеста последовала за женихом, и в Петро-Павловском храме Оренбурга состоялось их венчание, а спустя год — и крещение сына Александра. По возвращении Хуго Шморель занимался больными ссыльными немцами, а после революции — и раненными в гражданской войне.

Всю жизнь Александр Шморель сознавал себя православным. Его мать умерла от тифа, когда мальчику было всего чуть более года. И формированию мировосприятия Александра способствовала няня, простая русская  женщина Феодосия Константиновна Лапшина. Она отличалась сердечной теплотой и благочестием. Феодосия Константиновна была верным другом семьи Шморелей и вместе с ними в мае 1921 года выехала в Германию. На этот трудный шаг — покинуть страну — Шморели решились ввиду установления в России богоборческой коммунистической власти, из-за беззакония и разрухи, охвативших государство.

Еще до отъезда из России Хуго Шморель женился во второй раз. Его второй женой стала немка Елизавета Хофманн. В Мюнхене она родила двоих детей — Эриха и Наталью. Их воспитывали в католичестве. Но мачеха позаботилась о том, чтобы приезжавший в Мюнхен для совершения богослужений православный священник частным образом преподавал Александру православный Закон Божий. Вообще семья продолжала общаться на русском языке и сохранила русский уклад жизни.

Об укорененности Александра в православии свидетельствуют рассказы о том, как он вел себя юношей в школе. Александр был обязан посещать католические уроки. Здесь учитель перед всем классом неоднократно призывал его: «Шморель, будучи гостем у нас, Вы могли бы совершать крестное знамение, как мы, — слева направо». Александр неизменно отвечал: «Я православный, и мы совершаем его иначе!»

Александр был очень живым юношей. Он любил жизнь, хотя в общении был очень сдержанным, отчасти стеснительным. При этом он был волевым и определенным, действовал по собственному выбору. Кому хотел, открывался, и тогда покорял в общении, располагал к себе людей. Он участвовал в спортивных организациях, сперва германско-консервативного толка, а по мере их запрещения после 1933 года — национал-социалистического. Это не означало согласия с политическим направлением последних. Просто, согласно своему возрасту, деятельный его характер искал применения своих сил.

Окончив гимназию в 1937 году, Александр должен был полгода отбывать «трудовую повинность». Здесь его охватило уже полное отвращение к окружавшей его бездуховной среде, особенно ввиду грубого обращения руководителей с людьми. Его душа отвергала стадность, трусость и приспособленчество, отвращалась от толпы.

Александр думал и писал о том, насколько ценны и необходимы свобода мысли и бесстрашная самостоятельность воли, о том, что человек призван любить и творить.

С целью поскорее разделаться с военной службой Александр добровольно вступил в армию, в артиллерийско-кавалерийскую часть в Мюнхене. Здесь его настиг глубокий кризис в связи с внутренним сопротивлением армейской дисциплине и нежеланием приносить присягу «вождю» Гитлеру. Его отец и командир помогли Александру преодолеть тяжелое состояние, и он продолжал служить, вступал с немецкой армией в Австрию и в Судетскую область.

Ощутимо надвигались грозовые тучи войны, и Александр был озабочен тем, что ему придется, возможно, выступить на стороне Германии против России. Медицинское образование могло дать возможность в случае войны служить людям, спасать жизни, а не убивать. Поэтому вместе с близким другом Христофом Пробстом Александр Шморель решил поступать на медицинский факультет. Покинули они военную службу на полгода раньше срока, в марте 1939, и последние месяцы в армии оба уже учились в школе для санитаров.

С нападения на Польшу 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. В 1940 году с апреля по июнь последовали нападения на Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды, Люксембург и наконец Францию. Был занят Париж. Ожидалось нападение на Англию. Александр находился в Лотарингии, просил присылать ему книги — исключительно русских авторов: Достоевского, Тургенева, Чехова. Кроме того, выяснял для себя политику Сталина. Вернувшись в Мюнхен, сдал свои медицинские экзамены с хорошими оценками.

Вследствие войны с Францией в Мюнхен прибыла волна русских людей, некогда покинувших после революции Россию. Немцы, заняв Францию, поставили перед французскими властями задачу отправлять в Германию рабочую силу. Местные мэры по спискам стали отсылать из Франции именно русских эмигрантов, уже потерявших однажды все, и теперь вновь отсылаемых в неизвестность. Александр увидел их теперь молящимися в храме. Глубоко впечатлила его молитвенность этих русских людей и их маленьких детей. Его поразило, — как он писал, — что эти люди оставили все, только чтобы уйти от рабства, а теперь вновь, лишенные всего, прибыли в чужую страну, но продолжали молиться от всего сердца с верой и полной покорностью Богу. Способность верить, страдать и любить — вот что увидел Александр в этих лицах, и оценил.

Небольшой круг друзей Александра состоял из студентов, отрицавших национал-социалистический режим, приверженных высшей культуре и христианскому осмыслению происходящего в мире. На них Александр влиял своей горячей любовью к жизни, к творчеству, к России, ее литературе, музыке, культуре, привлекал к изучению русского языка. О его немецких корнях даже не вспоминали среди его немногих близких друзей — для них он был просто «наш русский». Так он и сам ощущал себя.

На самом деле, о его потаенной, глубинной духовной жизни известно мало. Вот пример: одна его знакомая утверждает, что Алекс постоянно носил при себе небольшую книгу, по ее понятиям — Библию. По свидетельству родственников, он носил при себе православный молитвослов. (После казни Александра молитвослов этот вместе с другими оставшимися вещами был выдан родственникам. Мачеха Елизавета сохраняла у себя это драгоценное воспоминание об Александре и подвиге его, завещала похоронить ее с этим молитвословом. Похоронена она была в той же могиле, что и Александр и его отец).

Летом 1941 года студентам медицины было разрешено выбрать в своем военном округе место для медицинской практики. Александр и его друг Ханс Шолльвыбрали больницу Харлахинг, которая находилась недалеко от дома Шморелей на юге Мюнхена. Всю вторую половину 1941 года Александр и Ханс служили санитарами, проводя свободное время в уединенных беседах, активно занимаясь искусством. Еще один месяц практики последовал под Ландсбергом в деревне Хольцхаузен, в результате чего Александру Шморелю было дано свидетельство о том, что он «старателен, поведение отличное, годен работать врачом».

В общении двух друзей стали развиваться мысли о деятельной ответственности за судьбы своих народов, поиски дальнейшего осмысления. Александру уже во Франции бросилось в глаза жестокое обращение нацистов с населением, теперь же до друзей стали доходить обрывочные сведения о преступном отношении нацистов к населению занятых на востоке областей, о начавшемся уничтожении евреев. Александр и Ханс решились активно выступить против национал-социалистического режима.

В то время как Ханс Шолль стал целенаправленно расширять свои знакомства, углубляясь в философские и политические размышления, Александр организовывал вместе с товарищами литературные чтения в доме своих родителей. Такие встречи превращались в вольные обсуждения ответственности каждого человека в современной жизни и дальнейших перспектив.

В самом узком кругу уже родилась мысль действенного сопротивления через распространение вольного слова. Были предприняты шаги по приобретению множительной техники. Четыре листовки «Белой Розы» были созданы и распространены в краткий период 27 июня по 12 июля 1942 года. Они написаны были Александром Шморелем совместно с Хансом Шоллем. 23 июля оба были отправлены со 2-й студенческой ротой на восточный фронт, в Россию.

Из 4-й листовки «Белой Розы»:

Каждое слово, исходящее из уст Гитлера, — ложь: если он говорит «мир», то подразумевает войну, и если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, то имеет в виду власть зла, падшего ангела, сатану… Его власть порочна в своей сути. Очевидно, необходимо рациональными средствами вести борьбу против национал-социалистического террористического государства. Тот, кто сегодня еще сомневается в реальном существовании демонической силы, совершенно не понял метафизической подоплеки этой войны. За конкретным, за осязаемым, за всеми обстоятельными логическими рассуждениями стоит иррациональное, это — борьба против демона, против посла Антихриста.

Повсюду и во все времена демоны в темноте поджидали того часа, когда человек ослабеет, когда он сам оставит свою основанную Богом на принципах свободы позицию, когда он поддастся давлению зла, освободится от сил высшего порядка, а затем, когда он добровольно сделает первый шаг, его будут подталкивать ко второму, третьему — со все возрастающей скоростью. Повсюду и во все времена страшнейшие беды поднимали людей — прорицателей, святых, которые сохранили свою свободу, которые тянулись к одному Богу и с его помощью призывали народ изменить ход событий. Человек, конечно, свободен, но без истинного Бога он беззащитен перед злом, он — как корабль без руля, отданный на волю волн, как грудной младенец без матери, как облако, тающее в небе.

Есть ли, спрошу я тебя, ведь ты христианин, есть ли в этой борьбе за сохранение твоих высших ценностей нерешительность, игра в интриги, не откладывается ли принятие решения в надежде, что оружие в твою защиту поднимет кто-либо другой? Мы должны нападать на зло там, где оно сильнее всего, а сильнее всего оно во власти Гитлера.

Александр вернулся на свою родину в рядах немецкой армии. Сразу окунулся в народную стихию. Общался и со священником в Гжатске. Во время своего пребывания в России он сделал ясный вывод, что с большевизмом по сути уже покончено: народ его полностью отвергает и ненавидит — этот режим не сможет уже вернуться никогда! Многие в то время так считали, не в последнюю очередь и самые храбрые бойцы, о чем свидетельствовал А. Солженицын. Но оказалось, что не только ненависть недостаточна для подлинного преображения, но и внешняя победа со временем способна затмить умы и сердца так, что внутренняя победа и сущностное возрождение не следуют за ней. Так что подлинного освобождения от лжи приходится ожидать в будущем. Но именно с подобной перспективой «Белая Роза», и в частности мученик Александр, встретились лицом к лицу. Они были глубоко озабочены вопросом перерождения народов к лучшему. И знали, что это вопрос духовный.

Основываясь на той Христовой истине и правде, которую хранит Православие, Александр в тюрьме изложил свои мысли на эту тему. Этот рукописный текст сохранился. Александр назвал его «Политическим исповеданием», но суть его гораздо глубже простой «политики».

У Александра была мысль остаться в России, и в его письмах вновь и вновь звучит мечта о возвращении на Родину. Но вместо исполнения этой мечты он избрал иное. Он с друзьями удесятерил подвиг, повел самую ожесточенную борьбу со злом, окружавшим их, путем свободного слова.

В письме из Германии в Россию Александр описывает и свое участие в расширившейся приходской жизни: «Недавно сюда прислали 1700 человек русских — здесь теперь очень много русских! Некоторые здесь встретили своих родственников, которых они не видели уже 20 лет. Наша церковь всегда переполнена — там мы всегда встречаемся». Действительно, тогда количество только регистрированных членов прихода возросло в два с половиной раза, не говоря об остальных прихожанах. У игумена Александра (Ловчего), ставшего постоянным священником в Мюнхене, вскоре возникла острая нехватка крестиков, даже муки и вина для богослужений… Не пройдет полугода, как отец Александр будет в тюрьме исповедовать и причащать осужденного на смерть Александра Шмореля. Верность внутреннему долгу привела его на плаху.

По возвращении из России круг друзей и объем деятельности «Белой Розы» значительно расширился. Количество листовок исчислялось тысячами. Александр не только участвовал в самых рискованных операциях по рассылке листовок, но и писал метровыми буквами на стенах Мюнхенских зданий лозунги. Позже он скажет на следствии: «То, что я делал, я делал не неосознанно, наоборот, я даже рассчитывал на то, что в случае расследования мне придется расстаться с жизнью. Я просто перешагнул через все это, потому что мой внутренний долг действовать против национал-социалистического государства стоял выше этого».

При неосторожном сбросе листовок в вестибюле Мюнхенского университета были арестованы Ханс Шолль и его сестра София. Узнав об этом по дороге в университет, Александр решил бежать. Его поддержал верный друг, Николай Д. Николаев-Хамазаспян, дал паспорт, одежду, деньги. Но перейти Альпы не удалось, и Александр вернулся в Мюнхен. Не зная, что уже объявлен уголовный розыск, он при налете бомбардировщиков был вынужден недалеко от дома знакомых, к которым направлялся, войти в бомбоубежище. Был узнан. И предан.

Александр не знал, что его друзья Ханс и София Шолль и Христоф Пробст были осуждены на смерть 22 февраля и в тот же вечер казнены. Их могилы находятся совсем недалеко от места погребения Александра Шмореля.

Вот первые слова Александра спустя два дня после ареста: «В первую очередь я хочу снова подчеркнуть, что я по своему мышлению и чувствованию больше русский, чем немец. Но я прошу учитывать, что я не отождествляю Россию с понятием большевизма, напротив, я откровенный враг большевизма» (26.02.43). По ходу допросов Александру ставили в упрек, что его анти-нацизм определен симпатиями к коммунизму. Это было типичным, тоталитарно-односторонним искажением его позиций и внутреннего облика. Определяя себя как человека русского, Александр исповедовал свое Православие: «Я сам строго верующий приверженец Русской Православной Церкви» (01.03.43). Но при этом он, отрицая какую-либо организационную личную связь, защищал Церковь от подозрения, что священники или клирики могли бы иметь какое бы то ни было отношение к его «антигосударственным деяниям».

Его письма говорят о ясной вере в воскресение из мертвых, великую встречу. В сравнении с этим пронизывающим все его существо восприятием прежняя его вера уже показалась ему самому ничтожной: «Ведь что я доселе знал о вере, об истинной глубокой вере, об Истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало!» — пишет он сестре (02.07.1943).

Александр получал от другого смертника книги, как пишут, «религиозно-научного характера». Здесь он черпал утешение, углубляясь в открывающуюся ему Истину Христову. И утешал родных.

Он цитирует в письме родителям преп. Федора Студита, присоединяясь к церковному опыту этого великого защитника образа Божия в человеке, защитника почитания святых икон: «Посему я благодарил Бога за несчастье и полностью покорился неисследованным судьбам Его промысла, которым он еще прежде сложения мира, предусмотрел время и место смерти для каждого человека во благо». (18.06.1943) Александр этими словами преп. Федора лишь еще раз подтверждал то, что уже ранее от себя написал родителям: «Бог всё управляет так, как Сам хочет, и как это служит нашему благу, мы только должны всегда с полным доверием предавать себя в руки Его — тогда он нас никогда не оставит, всегда будет помогать и утешать» (05.06.1943). И еще в подтверждение он выписывает из «очень хорошей и значительной книги» (какой, установить доселе не удалось) одну подходящую, с его точки зрения, для родителей цитату, которая, вместе с тем, говорит о том, чем занята была и его собственная душа: «Чем больше жизненная трагедия, тем сильнее должна быть вера, чем больше кажущаяся богооставленность, тем благонадежнее нам следует вручать свою душу в Божии отеческие руки» (18.06.1943).

Вскоре, совсем близко ко дню кончины, Александр напишет сестре: «Ты вероятно удивишься, если я напишу тебе, что внутренне я становлюсь с каждым днем все спокойнее, даже радостнее и веселее, что мое настроение в основном лучше, чем оно было раньше, на свободе! Откуда это? Я хочу сейчас рассказать тебе об этом: все это страшное «несчастье» было необходимо, чтобы наставить меня на правильный путь — и потому на самом деле оно вовсе не было несчастьем. Я радуюсь всему и благодарю Бога за то, что мне было это дано — понять указание перста Божия и через это выйти на истинный путь. Что знал я до сих пор о вере, о настоящей, глубокой вере, об истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало!

Теперь же я достиг того, что даже в моем нынешнем положении весел, спокоен и в благом расположении — будь, что будет. Я надеюсь, что вы также прошли сходный путь развития, и что вы со мной вместе после глубокой боли разлуки достигли того состояния, при котором вы благодарите Бога за все» (02.07.1943).

Родственники из семьи Хофманн были в партии, даже имели партийные награды. Они просили о помиловании Александра, об отправке его на фронт, чтобы он мог «искупить» свою вину перед государством. Гиммлер отверг это предложение. Но и Александр совсем не тратил мыслей по этому поводу. На суде он уже показал, что признать за этой системой права распоряжаться его жизнью, признать злодеев как вершителей судеб человеческих и его собственной судьбы, он не мог, не хотел даже косвенно. Он окончательно проникся тем, что его судьба в Божиих руках.

Это окончательное, решающее, последнее, истинное и спасительное слово просвещало его душу своей вечной новизной, давало ему предвкушать плоды Христова воскресения. Истина эта не зависит от того, примет ли народ русский свое духовное призвание, вместит и осуществит ли его, выскажет ли это «новое слово», она не зависит от того, воспримут ли это «слово» другие народы, или же изберут себе другие пути. Призвание православного человека, а отсюда уже, и во вторую очередь, русского человека, в Александре совершилось. Он и сам познал это. И назвал «истинным путем».

В пять часов утра 13 июля 1943 года — в день собора святых Апостолов — Александру сообщили о предстоящей вечером в 17 часов казни. Александр написал последнее письмо родителям, еще надеявшимся на иной исход дела.

«Итак, все же не суждено иного, и по воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь, чтобы войти в другую, которая никогда не кончится, и в которой мы все опять встретимся. Эта встреча да будет вашим утешением и вашей надеждой. Для вас этот удар, к сожалению, тяжелее, чем для меня, потому что я перехожу туда в сознании, что послужил глубокому своему убеждению и истине. По всему тому, я встречаю близящийся час смерти со спокойной совестью. Вспомните миллионы молодых людей, оставляющих свою жизнь далеко на поле брани — их участь разделяю и я.»

Адвокат Зигфрид Дайзингер добился разрешения, чтобы Александра посетил православный священник. Отец Александр (Ловчий) исповедовал и причастил Александра.

Дайзингер описал последние минуты мученика. Александр, недавно причастившийся и явно уже отбросивший все земное, встретил его почти весело, объяснил, что даже если адвокат сейчас принес бы весть, что умереть должен не он, а кто-то другой, то он все равно выбрал бы сам эту смерть, поскольку совершенно убежден, что он своим делом исполнил задачу своей жизни: «Я бы не знал, что мне еще делать в этом мире, если бы меня даже и выпустили сейчас».

Александр простил своей знакомой, которая выдала его в руки гестапо, и просил позаботиться, чтобы ей не причинили вреда, если после падения Гитлеровского режима ее привлекут к ответственности. Его сердце источало прощение.

Сама казнь внезапно была задержана тем, что прибыли три офицера СС. Выяснилось, что по их мнению злостного врага национал-социалистической власти должна была ждать виселица, и что им хотелось присутствовать при повешении. Как бы в утешение, прокурор с палачом стали им обстоятельно показывать, как работает гильотина. Задержка совершенно не смутила 25-летнего Александра. Твердо и громко прозвучало его „Да“ в глухом помещении казни, когда прокурор спросил, он ли Александр Шморель. Кратко на меня еще упал последний приветствующий его взгляд, и уже несколько секунд спустя не стало Александра Шмореля.

Он всю жизнь искал, томился, тянулся к подлинному искусству, к красоте, и своим жизненным стремлением влиял на своих друзей, и наконец — именно перед лицом смерти — обрел в себе самый источник вечной своей жизни, Воскресшего Христа, живого Бога-Спаса.

Память святого мученика Александра Мюнхенского (Шмореля) празднуется 13 июля. Он стал  первым новомучеником, прославленным после восстановления канонического общения Московского Патриархата и Русской Православной Церкви Заграницей.

По материалам сайта.

Фото: открытые интернет-источники

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.