О ГЛАВНОМ

Предлагаем вниманию читателей пятый отрывок из бесед митрополита Антония Сурожского с прихожанами об исповеди.

Когда речь идет об исповеди, может быть, стоит вспомнить, что собой представляла исповедь в ранние времена. Той исповеди, которую мы знаем теперь, не было. У апостола Иакова говорится: признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного (Иак. 5, 16). В древности так и было. Было не исповедание всех возможных мелких грехов, но три категории греховности надо было исповедать, прежде чем быть примиренным с Богом и Церковью.

Первое — отречение от Христа и Бога, не как перемена мировоззрения, а как предельный знак нелюбви. Отречься от Бога, отречься от человека означает заявить, что он для меня ничего не значит, что его могло бы вообще не быть — я все равно продолжал бы быть, жить, радоваться жизни. Это первый основной грех. И не думайте, что это грех только тех, кто публично делается безбожником или кто свою жизнь обезбожил. Мы это делаем постоянно; каждый раз, когда у нас есть выбор между светом и тьмой и мы выбираем тьму, мы говорим Богу: «Я предпочитаю тьму Твоему свету». И это очень серьезно; это совсем не просто. Недостаточно отговориться на исповеди тем или другим словом: я поступил неправо, сказал не то, подумал не то, почувствовал не то; надо измерить, что это значит в наших отношениях с Богом.

Второй грех, который непременно должен был быть исповедан, это убийство, которое есть, в сущности, то же самое отречение, то же самое заявление, что кто-то — лишний, кто-то — ненужный вообще на свете; это предельная нелюбовь к человеку. Конечно, мы не убийцы; разве мы убийцы? А сколько раз мы бываем подобны Каину-первоубийце, когда думаем: «Если бы этого человека на земле не было, как было бы хорошо! Пропади он!» Кто из нас может сказать, что никогда не думал, что тот-то человек в жизни ему неудобен и лучше бы он не существовал; зачем он есть на свете? Зачем его Бог сотворил? Зачем он пересек мою дорогу, зачем он вошел в мою жизнь? Это — мысли Каина, первого убийцы.

И дальше, третий грех — это прелюбодеяние. Прелюбодеяние заключается в том, что оскверняется и разрушается уже существующая любовь; пусть она слабая, пусть она мерцает, как свеча во тьме житейской, но она — свет, и кто-то ее потушил. У отцов церкви говорится еще и другое: что прелюбодеяние начинается с момента, когда мы свое сердце отдаем твари и отворачиваемся от Создателя этой твари, от Бога; это момент, когда мы нашу любовь к Богу уничтожаем, оскверняем.

Вот эти три греха, которые все говорят о том, что я не люблю Бога, не люблю ближнего своего, не верю в любовь, надо было исповедовать в древности перед всей Церковью, перед всем народом, потому что нельзя было принадлежать Церкви, будучи отрицателем Бога, человека и любви.

Вы спросите: как же это могло быть? Какие отношения создавались между людьми после такой исповеди? Если бы такая исповедь шла теперь, отношения, вероятно, потрясались бы очень глубоко. Но нужно помнить, что в древности Церковь была гонима, и, чтобы стать христианином, надо было сделать выбор между Христом и всем остальным; не только между государственной властью и верой, но между верой и самыми близкими. Когда открывалось о людях, что они христиане, их предавали на смерть, на пытки родные: отцы, матери, жены, дети, мужья. И поэтому всякий христианин в среде других христиан знал, что окружающие его люди — самые ему близкие. По-человечески говоря, ничто их не соединяло; они были людьми разных языков, разной культуры, разного цвета, разного общественного слоя; эти люди в обычной жизни и не заговорили бы друг с другом. А в церковной общине они знали, что их соединил Христос, что они едины во Христе, что весь мир может быть против них, но каждый из тех, кто здесь стоит, — стоит во имя Христа, их соединяет вера, верность Христу и любовь к Нему. И поэтому они могли открыть свою душу, разверзнуть самые мрачные глубины своей души друг перед другом, зная, что всякий человек в этой общине примет эту исповедь с содроганием — но не отвращения, а сострадания, что это будет страдание всего тела от того, что один его член ранен, гниет, погибает. Тогда это было возможно; тогда христианская община была способна понести грех каждого своего члена любовью и исцелять его не сентиментальностью, не тем, чтобы сказать: «Ну ничего! Сойдет…» — нет: исцелять его ужасом перед грехом, глубоким ужасом, но ужасом сострадания, видением страшности этого греха и тем, что этого человека надо спасти от вечной смерти, а не только т временного горя. Речь не шла о том, чтобы облегчить человеку его состояние, а о том, чтобы его исцелить.

И вот этого у нас больше нет, это стало невозможно; почему? Потому что нас связывает не только Христос; нас связывает культура, язык, общественный строй, историческая судьба, — очень многое нас связывает и очень многому мы принадлежим вне Церкви. И когда я говорю о Церкви, я, конечно, не говорю о храме, о богослужении, а о том, что составляет Церковь, то есть Богочеловеческое общество, полностью Божественное через Христа, через Духа Святого, через Отца, и полностью человеческое, опять же через Христа — и через нас. В нас две жизни, мы разделены внутри себя, расколоты, у нас есть привязанности, которые лишают нас той внутренней царственной свободы, которая была у ранних христиан. Если некоторые из них и были рабами по своему общественному положению, то они были свободны во Христе и через Христа.

И поэтому та открытая, исцеляющая, трагическая исповедь, которая была возможна в ранние времена, стала теперь невозможной. Это очень страшно. Когда относится к исповеди; но это страшно еще в другом отношении: это распространяется и на наши повседневные человеческие взаимоотношения. Как осторожно мы друг другу признаемся в своей греховности! Как нам страшно, чтобы кто-нибудь, даже близкий, любящий нас, узнал о том, что мы за человек!.. Значит, гниль идет гораздо глубже, разруха идет гораздо глубже, все глубже, разрушая нас изнутри и подрывая не только наши друг с другом отношения в Боге, а подрывая наши самые простые человеческие отношения.

Митрополит Антоний Сурожский

Из книги «Об исповеди» (М.: «Дом надежды», 2008)

Фото: открытые интернет-источники

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.