О ГЛАВНОМ

Господь мой, я жизнь принимала,

Любовно и жарко жила.

Любовно я смерть принимаю.

Вот налита чаша до края.

К ногам Твоим чаша упала.

Я жизнь пред Тобой разлила.

Так писала православная монахиня — мать Мария Скобцова, положившая в основу жизни заповедь Христа — любить ближнего до конца и без исключений – и погибшая в газовой камере концлагеря в Равенсбрюке накануне Пасхи 1945 г. 

Во время второй мировой войны, через год после того, как Франция была занята немцами, немецкие власти начали преследовать евреев.

Французское правительство старалось спасти от преследований французских евреев, но евреев из других стран спасти не смогло и выдало их немцам.

Шестнадцатого и семнадцатого июля 1942 года в Париже были арестованы все евреи-иностранцы. Взрослых мужчин и бездетных женщин сразу отправили в лагерь в Дранси, а женщин с детьми собрали в огромном парижском Зимнем велодроме, где обыкновенно происходили велосипедные гонки. Свезли туда больше семи тысяч человек. Стоял такой шум, крик и плач детей, что его слышно было на всех прилегающих к велодрому улицах.

В это время в Париже жила русская православная монахиня — мать Мария. Она была не совсем обыкновенная монахиня. Православного монастыря в Париже не было и, когда она стала монахиней, мать Мария не искала тихой монастырской жизни. Она хотела помогать всем несчастным, страдающим и обиженным. Она навещала русских преступников в тюрьмах, душевно больных в домах для сумасшедших, устроила бесплатную столовую для безработных, дом отдыха для больных. Во время немецкой оккупации она стала помогать, как могла, евреям.

Семнадцатого июля мать Мария узнала, что среди арестованных на Зимнем велодроме находится женщина, с которой она была очень дружна. Вместе с этой женщиной забрали и четырех детей, которых та прятала от немцев, потому что их родители были арестованы. Мать Мария придумать не могла, как помочь им, но она решилась, по крайней мере, навестить несчастных.

Несколько католических священников уже сумели проникнуть в Зимний велодром. Мать Мария, в полном монашеском одеянии, обратилась к французскому полицейскому у входа. Он проверил ее бумаги и пропустил ее, напомнив, что ее дело — только молиться, и что если немцы ее поймают, ей придется плохо.

— Это их распоряжение… — прибавил он, пожав плечами.

— Все мы виноваты за все! — ответила мать Мария.

Войдя внутрь, мать Мария остановилась пораженная тем, что увидела. Все сиденья, все скамейки, поднимавшиеся вокруг беговой дорожки, были битком набиты женщинами и детьми. Беговая дорожка была сплошь заставлена носилками с лежачими больными, которых забрали из больниц и сумасшедших домов. Тут стоял крик и стон. Душевно больные, крепко привязанные к койкам, кричали и рвались. Со всех сторон к матери Марии тянулись руки:

— Воды! Воды!

— Матушка, помогите!

Но Зимний велодром летом был всегда закрыт, и воды там не было. Несколько сестер милосердия и несколько докторов из числа арестованных старались оказывать хоть какую-нибудь медицинскую помощь, но у них самих почти ничего не было из лекарств. Отряд бой-скаутов получил разрешение приносить воду в ведрах, и мальчики работали, не покладая рук, стараясь помочь хоть немногим.

Вдруг мать Мария услышала голос своей подруги, звавшей ее. Да, да, вот она, на скамейке, машет рукой… Осторожно переступая через лежащих на полу людей, мать Мария пробралась к подруге. Они крепко обнялись.

— Как я рада видеть тебя, — смеясь и плача, говорила бедная женщина. — Что мне делать? Я обещала родителям, что спасу этих детей, а теперь что с ними будет?

К ней крепко прижималось четверо детей: три девочки и мальчик, от пяти до семи лет. Мать Мария перецеловала детей, раздала им хлеб и сыр, как могла развлекла и развеселила их…

Стемнело. Над открытым велодромом в ночном небе зажглись звездочки. Понемногу затих шум. Дети заснули. Мать Мария и ее подруга тихо разговаривали.

— Я чувствую, что это конец, — говорила женщина.

— Не бойся, — утешала ее мать Мария. — Может быть, это конец твоим страхам и начало новой надежды.

— Я бы все вытерпела до конца, но дети, дети… Если бы только можно было спасти детей!

В конце концов, бедная женщина заснула тоже. Мать Мария пошла бродить по огромному помещению Зимнего велодрома. Врачи и сестры милосердия все еще трудились при свете фонаря.

На рассвете около выходных ворот прогрохотал грузовик. Два француза в рабочей одежде забирали большие баки с мусором, а на их место ставили пустые.

Мать Мария вздрогнула. Ей в голову вдруг пришла неожиданная мысль. Она стала внимательно присматриваться к движениям рабочих. Ведь это были простые французские рабочие, и они, наверное, с жалостью смотрели на то, что происходило кругом. Оглянувшись, мать Мария заметила нескольких французских полицейских, устало прислонившихся к стене. Немецких инспекторов со свастиками на рукавах не было видно. Продолжая свой обход, мать Мария очутилась рядом с усатым французом, энергично распоряжавшимся уборкой мусора. Со стороны могло показаться, что мать Мария и усатый француз просто поздоровались и обменялись несколькими словами. Но француз несколько раз, как будто с удивлением, взглянул на женщину в монашеской одежде, потом улыбнулся, кивнул головой… Они пошептались еще, и мать Мария быстро написала что-то на бумажке — это был какой-то адрес в Париже. Француз быстро спрятал бумажку в карман и отошел к рабочим, собиравшим баки с мусором. Мать Мария внимательно следила за ним.

Вот он поговорил с двумя уборщиками. Один из них нерешительно почесал голову, но потом кивнул. Надсмотрщик сделал еле заметный знак матери Марии, указывая на заднюю стену. Уборщики поставили там еще два пустых бака и один полный мусора.

Торопливо мать Мария вернулась к месту, где спала ее подруга с детьми, осторожно разбудила двух младших. Детки смотрели на нее круглыми, удивленными глазами, а она весело объяснила им, что они сейчас будут играть в прятки, что это будет очень интересно, но они должны сидеть тихо-тихо и ничего не говорить.

Через минуту, подобрав на полу обрывки бумаг, мать Мария подошла к мусорным бакам у стены. Широкие складки ее одежды почти совсем скрывали двух малышей. Медленно наклонилась она над баками, укладывая в них что-то. Подошли рабочие, подняли полный бак, опустошили в него два пустых, подняли их, понесли.

Пока рабочие осторожно ставили полные баки на пол грузовика, — уж очень осторожно они их ставили, — подошел скучавший полицейский. Началась болтовня. Надсмотрщик сделал знак матери Марии уходить.

— До завтра? — шепнула она. Он ответил кивком головы, и было понятно, что это значит «да!»или «может быть!»

Через несколько минут грузовик двинулся. Открылись ворота. Грузовик выехал на улицу. Мать Мария подождала несколько минут, и только когда она увидела, что все прошло благополучно и тревоги нет, вернулась к своей подруге.

На рассвете следующего дня повторилась точно такая же история, и из велодрома были вывезены двое старших детей. Мать Мария сияла и мечтала, что ей удастся вывезти еще и других детей, но этого не случилось. Когда наступил день, немецкий начальник приказал выставить из велодрома всех добровольцев, пришедших помогать арестованным. Пришлось уйти и матери Марии. Но четверо детей были спасены и доставлены по адресу, откуда их смогли увезти в безопасное место.

Мать Мария пробыла на свободе недолго. В феврале 1943 года она была арестована немцами. Арестован был и ее восемнадцатилетний сын Юра и священник основанного ею общежития, отец Димитрий Клепинин. Все трое погибли в немецких лагерях. Мать Мария умерла в Равенсбрюке в Страстную Субботу 1945 года.

 

При подготовке публикации использован рассказ С. Куломзиной, опубликованный в книге «Праздников праздник» (Брюссель, 1994 год)

Фото: открытые интернет-источники

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции