О ГЛАВНОМ

Новый 1974-й год. Мне шесть лет. Еще был жив папа.

Праздник начинался недели за две. Сказка начиналась.

Приходил папа с работы, я бежал по длинному нашему коридору его встречать, а он в прихожей останавливался и заговорщически начинал:

– Как ты думаешь, Илья, кого я сегодня встретил?
– Я не знаю, – отвечал я совершенно честно.

– Нет, ты только представь, выхожу я из трамвая на Садовой, перехожу дорогу и собираюсь подойти к газетному киоску, купить «За рубежом». И вдруг прямо возле меня поднимается какой-то снежный вихрь, какая-то почти буря. Вон посмотри, всю шапку засыпало. Да и воротник тоже в снегу! – и он для убедительности стряхивал снежинки прямо на меня. Я пищал и жмурился. – И вот сквозь эту бурю я вижу, что у тротуара останавливаются сани, запряженные четверкой оленей. Олени, знаешь, они так мотают головами, тяжело дышат, пар валит у них из ноздрей. Я не знаю, что и думать, вглядываюсь, кто там в санях. И как ты думаешь, кто?

Тут надо признать, что я совершеннейшим образом уже трепещу и нахожусь в необыкновенном волнении.

– Так вот, представляешь, – не дает мне папа перевести дух, – гляжу я в сани и вижу сначала, что там сидят три зайца. Три белых зайца в золотых сапожках, причем у каждого в лапах большая красная морковка. Потом я замечаю рядом с ними белок в красных колпачках, которые щелкают орехи и бросают в снег золотые скорлупки. Сзади, на запятках, пристроился огромный белый медведь. У него на голове ярко-синяя шапка, а на шее большой золотой колокольчик. В самих санках, в ногах, лежит толстый ленивый морж. Он в белой шляпе, знаешь, в таком белом цилиндре, а усы и бивни у него покрыты серебряной краской.
И вот, когда я всё это разглядел, ко мне навстречу из саней выходит, ты представляешь, кто? – я уже просто дрожу, – Дед Мороз! У него красная шуба, красные рукавицы и белый меховой воротник. А на сиденье, откуда он только что встал, лежит огромный, набитый чем-то тяжелый мешок.

Так вот, он выходит из саней и спрашивает меня:

– Простите, это не вы папа Илюши Забежинского?

– Папа! – не выдерживаю я и разлепляю дрожащие от волнения губы. – Как он узнал?

– Я и сам не знаю, – признается папа, – сам не могу понять. Людей на улице было много, но он остановился прямо возле меня. Ну так вот, слушай дальше. Он спрашивает:

– Простите, это не вы папа Илюши Забежинского?

Ну, я вида не подаю, что удивлен, и отвечаю:

– Да, совершенно верно.

– А знаете, мне зайцы рассказывали, что Илюша в этом году научился читать. Это правда?

– Да, – отвечаю я, – это действительно так. Они с мамой еще в прошлом году букварь изучили уже от корки до корки. А теперь он замечательно читает любые книжки, и про себя и вслух.

– Это прекрасно! – радостно говорит Дед Мороз, – это очень здорово! А не могли бы вы передать ему от меня подарок? Ну-ка, Заяц, достань-ка из мешка, что мы привезли для Илюши из сказочного леса? Ага, вот книжки! Передайте, пожалуйста, Илюше Забежинскому этот замечательный набор книжек про пионеров-героев. И скажите ему, пусть он по утрам не мешает родителям спать, а тихонечко у себя в комнате, как проснется, читает эти книжки и берет с пионеров-героев пример, как самому стать честным и смелым мальчиком!

Папа открывает портфель и протягивает мне подарочную папку, в которой лежат тоненькие книжки. Я прижимаю папку к груди и, всё так же продолжая дрожать нижней губой, спрашиваю:

– А как он узнал про то, что я утром?..

– Дед Мороз! – разводит папа руками, – сам понимаешь…

Елку приносил папа числа двадцать пятого и вывешивал ее за окно. Дома с висящими за окнами елками – это картина из детства. Устанавливал за пару дней до Нового года. Мы с мамой ее наряжали. Елка от пола – до потолка. А это Ленинград, канал Грибоедова. Центр города – потолки три пятьдесят. Елка наряжается со стремянки.

На верхушке – пика, серебряная, с розовым огоньком. Папа говорил, что она была еще довоенная. Потом, после пики – обмотать вокруг елки электрическую гирлянду, и дальше – игрушки.

Наверх – большие шары, сосульки и фонарики. Посередине и ниже – смешные живые игрушки – зайчики, снеговики, львы, собачки, птички, обезьянки. Затем – овощи и фрукты – маленький красный перчик, золотой мандарин, стручок гороха, клубничка, присыпанный снегом зеленый огурец. Картонный был крокодил, он сидел с телефонной трубкой возле уха. Порхала бабочка – вся из бисера и тоненьких стеклянных трубочек.

Домики еще были. Один – голубой с часиками. На часиках – без пяти двенадцать. И еще один, необыкновенный – розовый, под крышей, заваленной шероховатым белым снегом. Мы с мамой называли его «сахарный домик». А еще грецкие орехи мы заворачивали в серебряную и золотую фольгу от шоколадок. А еще огромные конфеты «Мишка на Севере» и «Красная Шапочка» я вешал на кончики зеленых лапок.

Мама обматывала ведро белой ватой и пространство возле елки тоже выкладывала ватой, отчего елка сразу же оказывалась на усыпанной мягким пушистым снегом поляне. Под елкой стоял ватный Дед Мороз в красной шубе с белой опушкой, с палкой в руке и мешком за плечом. Лицо у него было настоящее, дедоморозовское. На ветки в специальных розетках на прищепках прямо на елку расставлялись настоящие свечи. Потом в новогоднюю ночь свечи горели среди дождика, игрушек и зеленых иголок живыми огонечками. Пламя колыхалось, трепетало и пахло праздником.

Под елкой появлялись подарки. Они появлялись каждое утро. Непонятно, откуда взялась такая традиция в семье, но пока стояла елка, Дед Мороз приносил мне что-нибудь каждую ночь. Папа писал стихи, поэтому Дед Мороз каждый подарок сопровождал написанными на листочке печатными буквами стихами, обычно с поучениями.

Подарки, кстати, были незатейливыми. Пара рукавичек. Новые шаровары для прогулки. Десертная ложка. Кусок мыла. Пачка цветной бумаги. Книжка. Однажды Дед Мороз, очевидно, не знал, что подарить, и тогда под елкой обнаружилась начатая бутылочка какого-то одеколона. Но каждый такой подарок сопровождался стихами с разъяснениями. Каждый подарок обыгрывался. И в каждой записочке стояла подпись: «Д.Мороз».

Вот утро. Часов в семь я крадусь на цыпочках из своей маленькой комнаты в большую. Она и гостиная, и столовая, и спальня родителей. В ней же и елка стоит.

Темно. Первый косой взгляд – на форточку, открыта ли. Дед Мороз попадал в нашу квартиру через форточку, пролетая мимо на волшебных санях. Я крадусь и делаю вид, будто крадусь я только в туалет. Поскольку мама искренне считала, что ребенку выражать какие-либо пожелания хоть словом, хоть взглядом – верх неприличия и подлежит наказанию, я под елку даже головы не смел повернуть. Только глаз скосить, да и то, скорее, полглаза. Потом, на обратном пути, уже услышать мамин голос:

– Это кто там проснулся? – значит, можно прыгнуть к родителям в кровать и устроиться между ними, получив кучу поцелуев от каждого в щеки и в нос.

– Ну, что там под елкой?

– А? – изобразить удивление.

– Ты что, еще не смотрел?

– Ой, – и юрк из-под одеяла под елку.

А там, например, лежат детские подтяжки и желтоватый листок, на котором черными чернилами выведено:

Брюки из вельвета тяжки (а это вчера я под елкой обнаружил новые вельветовые брюки).
Чтобы брюки не упали,
Я тебе принес подтяжки,
Чтобы брюки поддержали.
Д.Мороз

И хотя я был совершенно не шмотник, как и всякий мальчишка, но согласитесь, не каждый мальчик может похвастаться волшебными вельветовыми брюками, да теперь еще и волшебными подтяжками. Только что прямо из зимнего леса!

Дед Мороз, встречался, разумеется, и в детском саду. На празднике, где все девочки всегда были, конечно же, снежинки, и чьи короны делались мамами и бабушками из картона при помощи клея, ваты и осколков елочных игрушек, а все мальчики были зайчики, мама неделю шила мне заячью шапочку, где в уши вставлялся толстый картон, но одно ухо вечно никак не стояло, – вот в этой компании появлялся Дед Мороз, которого сначала всем нам дружно надо было троекратно позвать:

– Дед Мороз! Дед Мороз! Дед Мороз!

И он приходил. А я замирал.

Дед Мороз, надо сказать, в детском саду был совершенно натуральный. Борода, густые брови, шапка, шуба, валенки, огромный мешок с подарками. Натуральность подтверждалась волшебным посохом. Когда он затевал с нами вечные дедморозовские игры с замораживаниями, которых я ужасно боялся – «А ну-ка прячьте свои ручки, я их сейчас заморожу!» – на верхушке посоха загоралась волшебная голубая лампочка.
Я, честно скажу, в этот момент начинал орать и сбегал. То есть это не был страх. Это был благоговейный ужас перед чудесным Дедом с безграничной моей любовью к нему. Никаких сомнений, что он настоящий, у меня не было. Даже «Раз-два-три – елочка, гори!» я воспринимал только как его, Деда Мороза, ниспосланное нам чудо.

Примерно то же самое происходило, когда за день до Нового года Дед Мороз приходил к нам домой. Ужас. Трепет. Он вваливается в нашу прихожую в алой шубе и с мешком. Меня, разумеется, ставят на табурет, чтобы я прочел Дедушке недавно выученное «На смерть поэта». Потом задают вопросы, слушал ли я маму и папу. Потом вручают подарок, точнее, передают его через маму, потому что к самому Деду Морозу, меня хоть убейте, я подойти бы ни за что не решился.

А потом еще дней десять всё та же елка до потолка, открытая форточка, кусок дегтярного мыла, лежащий утром на иголках возле ватного Деда Мороза и папино стихотворение черными печатными буквами на пожелтевшей бумаге о пользе гигиены.

Прошел год. Летом умер папа. Я пошел в первый класс. А в нашем доме появился мой первый отчим дядя Толя. Дяде Толе было 26 лет, и он был алкоголик. Он работал вместе с мамой, и как-то у них там всё быстро сложилось.

Это было 31 декабря утром. Стояла елка. Мы ее с мамой вчера поставили и нарядили. Но стихов больше никто не писал. Подарки тоже перестали появляться каждый день. Правда, вчера вечером домой приходил Дед Мороз. Я читал с табуретки «Бородино». Мама отвечала традиционно, что я слушался. Затем Дедушка вручил мне подарок – аккумуляторный фонарик, а сам почему-то обнялся с дядей Толей и на его предложение «Ну что, Дедушка – водочки?! Или коньячку?!» проследовал с ним вместе на кухню.

Это было 31 число, канун Нового года. Мама была где-то в магазине. Дядя Толя сидел на кухне. А я у себя в комнате экспериментировал с фонариком. Его можно было воткнуть в розетку, и он от этого никогда-никогда не разряжался. То есть он разряжался, но его тогда снова можно было воткнуть. Главное, не надо было больше никогда просить у мамы новые батарейки. Фонарик был вечный.

Ну, а какие были мои эксперименты? Я посветил под кровать. Я посветил за шкаф. Я внутрь шкафа посветил. Я залез в шкаф, закрылся и там посветил. Я залез под одеяло и посветил под одеялом. Я посветил на все книжные полки. На батарею. За батарею. На окно. За окно. На стену противоположного дома. Затем я вышел в большую комнату.

Там стояла елка. Я посветил на серебряную макушку и на сахарный домик, и на грецкие орехи, и на картонного крокодила с телефоном, и на бисерную бабочку, и на золотого льва, и на розовый фонарик. Светить фонариком на фонарик было весело. Потом я присел и стал светить на Деда Мороза. Я посветил и сказал ему спасибо за фонарик. Огромное спасибо!
Еще я хотел спросить, отчего он вдруг перестал носить мне подарки каждый день? Ведь я всё так же шмыгаю мимо елки босиком по утрам, а подарков всё нет. И стихи почему перестал писать? Но мама говорила, что просить у взрослых плохо. Взрослые ведь сами знают, чего нам, детям, нужно. И я не стал спрашивать.

В это время в комнату, пошатываясь, зашел дядя Толя. Увидел меня возле Деда Мороза и проговорил:

– Вот что, Илья. Пойдем-ка на кухню. Пообщаемся.

И я пошел.

Дядя Толя был среднего роста, стройный, черноволосый и кудрявый. Ходил он почему-то по дому всегда в одних трусах – в обтяжку, треугольником такие, как плавки. Под подбородком у него был острый-острый кадык. Когда дядя Толя пил или разговаривал, кадык ходил ходуном.
Дядя Толя сел за стол. Возле него стояла одна пустая бутылка и одна начатая. Он взял начатую и налил в стакан водки.

– Вот, Илья, – сказал он, наклонясь над стаканом, и я обратил внимание на его острые, обтянутые кожей ключицы, – твоя мать сегодня не купила мне коньяку. И я вынужден теперь пить водку. Думаешь, это мне приятно? – и он почему-то посмотрел по сторонам. – Она говорит, что любит меня, твоя мать… А на коньяк денег жалеет. Понимаешь? А что делать? Будем водку пить.

Он вытянул шею как-то вбок и отпил полстакана.

– Мой отец когда-то форсировал Днепр, Илья. В ледяной воде по пояс наводил понтоны. Знаешь, для чего? Чтобы ты, жиденок, мог жить. Вишь, как выходит? Он Днепр форсировал. А ты, сука, живешь.

Я молчал. У дяди Толи тоже недавно умер отец. Наверное, год назад. Мне было жаль его.

– Вот так, Илья, – сказал он, когда допил водку до конца, – вот так. Живешь… – он вдруг что-то вспомнил, – я давно хотел с тобой поговорить… Вот про это всё… – и он провел пальцем возле моего лица, – вот это всё… Вот этот Дед Мороз… Елочки эти… Снегурочки… Подарочки… Ты взрослый человек…

Я молчал.

– Нет, ну ты же взрослый человек. Тебе сколько лет?

– Семь.

– Ну вот. В школу ходишь. Что ты, правда. всё еще веришь в Деда Мороза? – он повернулся ко мне и покрутил пальцем у виска.

Я молчал.

– Ты что, действительно веришь? – и он постучал мне ладошкой слегка по голове, – веришь, да? Тупой? Нету ни Бога, ни черта, ни Деда Мороза! Понимаешь? Никого! Никого, я сказал! – и он ударил кулаком по столу, – никого! Что скажешь?

У меня был набор аргументов, поэтому я отвечал спокойно:

– Дед Мороз есть, потому что он кладет подарки под елку.

– Ты это что, серьезно? – засмеялся дядя Толя, – серьезно? Ты так считаешь? – он налил себе еще водки.

– Нельзя, Илья, быть таким дураком! Нельзя. Сейчас я тебе всё объясню, – он выпил, – никому нельзя верить. Все нас дурят. Тебя тоже дурят. Деда Мороза нет!

– Он есть!

– Неееет! – он провел опять ладонью возле моего лица, – Деда Мороза нет!!!

– Ну, а кто тогда… Кто тогда скачет на оленях в санях из зимнего леса? Кому зайцы и белочки помогают колдовать подарки? Кому медведь таскает в санки тяжелые мешки? И кому белый тюлень с серебряными усами помогает искать дорогу по звездам? Кто в форточку проскальзывает каждую ночь? Кто пишет мне стихи? И кто кладет под елку подарки!? – я задыхался.

– Ты дурак, – повернулся он ко мне и стал трясти меня за плечи, – ты дурак! Никакого Деда Мороза нет! Нет! Это всё делает твоя мать! Она просто обманывает тебя!

– Нет, он есть! – я уже рыдал, – он есть! Вы всё врете! Она не может меня обманывать. Мама никогда не врет. А это вы! Вы всё врете! Если это не Дед Мороз, а мама, зачем она это делает?

– Да потому что она такая же дура, как ты! – и он хлопнул ладонью по столу, – растит из тебя урода, маменькиного сынка. А ты должен быть мужиком! Настоящим мужиком! Нужны настоящие мужики! Мой отец форсировал Днепр. По пояс в воде! А ты? – и он опять затряс меня, – Деда Мороза нет! Нет! Нет!

– Тогда, – уже дрожа от слез, закричал я, – тогда кто? Тогда откуда? Откуда у меня этот волшебный фонарик? Кто вчера приходил к нам домой? И кто мне его подарил!? – и я нажал на кнопку и стал светить ему фонариком прямо в лицо, – что? Не знаете? А это Дед Мороз! Это са-а-амый настоя-а-ащий Дед Мороз! Са-а-амый! Вот! Видали?

– Вчера? – опешил слегка дядя Толя, – настоящий? – и он захихикал. – Так вчера понятно, кто приходил. Это же Сашка Несневич с нашей с мамой работы. Он каждый год Деда Мороза для сотрудников изображает. Ты же знаешь дядю Сашу Несневича? Большой такой, с черной бородой, на Бармалея похож. Белую бороду клеит поверх черной – вот и Дед Мороз. Он и в прошлом году к тебе приходил. А фонарик, мать твоя попросила, я позавчера и купил. В хозяйственном на Покровке. Знаешь там магазин? Хороший фонарик.

– Дядя Саша? Несневич? – дышать было нечем, – бороду наклеил? Фонарик сами купили? Тогда… Тогда… Тогда, если Деда Мороза нет… То и забирайте ваш неволшебный фонарик обратно, – и швырнул фонарик прямо на стол, откуда со звоном на каменный пол посыпались стаканы, бутылка с водкой и тарелка с какой-то едой, – вот вам ваш фонарик, и можете сами в него играть! – и побежал к себе.

– Ах ты сука! Ты ж чуть водку всю не разлил! – раздался мне вслед грохот посуды, но я бежал, не останавливаясь.

По пути я заметил Деда Мороза, стоящего под елкой, схватил его с единственным намерением тут же выбросить хоть куда-нибудь, заскочил в свою комнату и захлопнул дверь.

Я сел на стул, поставил Деда Мороза на стол и долго-долго-долго плакал. Не было больше папы. Не было Деда Мороза. Не было Нового Года. Не было на свете сказок.

Всё еще всхлипывая, я достал с полки красную подарочную папку, в которой лежали книжки про пионеров-героев. Достал свою любимую, про Валю Котика, и принялся читать. Когда я дошел до любимого места, где пионер Валя Котик в Новый год врывается с друзьями-партизанами в фашистский блиндаж и расстреливает их всех-всех, этих поганых фашистов вместе со всей их поганой фашистской водкой, я поднял глаза на Деда Мороза, стоявшего рядом на столе, и увидел, что он мне улыбается из-под густых своих ватных бровей. Я отложил книжку, взял его на руки, посмотрел ему в лицо и сказал:

– Знаешь… Если бы папа был жив… – слезы опять хлынули у меня из глаз, – если бы только папа был жив… Ладно. Ты же не виноват… Ты же не виноват, что тебя выдумали, – смахнул слезы с его розовых щек и крепко-крепко прижал к груди, – ты же не виноват…

 

 

Автор Илья Аронович Забежинский

Оригинальный текст опубликован на сайте.

Фото: открытые интернет-источники

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.