О ГЛАВНОМ

Вечность — время, не имеющее ни начала, ни конца, это время, которое было до нас, есть сейчас и будет после нас. Однокоренное со словом «век».

Никто не знает, конечно, что такое вечность; можно подумать, что это просто такое слово, такое понятие — более ничего. Но это понятие существует у людей с незапамятных времен, можно сказать, целую вечность, и не зря же они его себе придумали. Вечность прежде всего есть противоположность времени. Мы говорим: время и вечность. Во времени все изменяется, все течет, все исчезает. В вечности все остается, все сохраняется. Мы говорим: вечные ценности, вечные произведения искусства, египетские пирамиды, Акрополь. Это метафоры, точнее, гиперболы. Мы сами понимаем, когда говорим так, что и пирамиды когда-нибудь рухнут, и Земля когда-нибудь, через миллиарды лет, исчезнет, и Солнце погаснет. Вечность — это не просто очень длинное время (миллион лет тоже закончится, да и миллиард исчезнет), вечность — вне времени, вопреки всякому времени.

Вечность — это не просто очень длинное время (миллион лет тоже закончится, да и миллиард исчезнет), вечность — вне времени, вопреки всякому времени. К ней не приблизиться, если просто растягивать и растягивать время (на миллион лет, на миллиард), к ней надо подойти с другого края, не через самое большое, а через самое маленькое.

Вот мы, например, едем куда-нибудь в поезде, просто едем в поезде, смотрим в окно. Что мы видим? Мы видим какие-нибудь кирпичные, красные, фабричные стены, фабричные трубы, залитое осенним солнцем густо-желтое поле, шлагбаум, синеглавую церковь на холме, полоску леса на горизонте, скульптурное, в мраморных завитках, с одного краю сверкающее, с исподу темное, рыхлое, недовольное нами облако. Сознаем вдруг, что все это очень странно; изумляемся странности мира. Изумляясь, мы как будто выпадаем из времени, из того времени, в котором обычно находимся, в котором, торопясь и опаздывая, ехали полчаса назад на вокзал, садились в вагон. Мы просто здесь, в этом поезде, наедине с проплывающим мимо пейзажем. Мы ни о чем не думаем, просто смотрим в окно. Это довольно трудно — ни о чем не думать, просто смотреть. Иногда это у нас получается — или вдруг случается с нами.

Вот эта тоненькая, синенькая полоска леса — сейчас она скроется из виду, исчезнет, по крайней мере для нас, навсегда. Сейчас рассеется это облако, уже не такое оно, каким было две минуты назад; уже сместились его края, и завитки куда-то пропали, и хмурится оно сильнее. Это только мгновение нашей жизни, и сейчас не будет его. Но пока оно длится, оно — есть, только оно одно-то на самом деле и — есть. Прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только вот этот краткий миг настоящего, полоска леса на горизонте. Настоящее неуловимо, его всегда уже почти нет, всегда оно исчезает, но ничего другого нет, кроме этого крошечного, очень быстрого — как щелчок пальцев — мига. В средневековой философии было замечательное понятие — Nunc stans, «вечное настоящее», «неподвижное сейчас». Все движется, все течет, и все исчезает, только на-стоящее — вот сейчас — стоит неподвижно. В своей неподвижности это на-стоящее — наша дверь в вечность. Мы вольны выпасть из времени в любой его данный момент. Мы задерживаем дыхание — и время останавливается. Едва лишь останавливается оно, мы начинаем видеть, как прекрасно о, что нас окружает: этот лес, это облако, даже эти кирпичные, в пятнах плюща и солнца, фабричные стены, этот блеск ветрового стекла у замершей перед шлагбаумом машины.

Такая вечность есть разрыв времени, выход из времени. Мы этим не удовлетворены, разумеется. Мы хотим спасти и настоящее, и прошлое, нам жаль нашей исчезающей жизни. Неужели я этот лес, это облако больше уже не увижу? Этот день, этот поезд — это все неповторимо, невозвратимо? Мы не согласны с непрерывным умиранием времени. «Смерть и время царят на земле», — писал Владимир Соловьев, невеликий поэт и великий философ. Вот это мгновение, когда я видел облако, шлагбаум и лес, уже прошло, уже умерло. Да я и сам уже исчез, тот я, которым только что был. Мы умираем каждую минуту, каждое мгновение нашей жизни. Каждое мгновение — прообраз и предвестие нашего окончательного исчезновения, нашей смерти. И смерти тех, кого мы любим, кого боимся потерять.

Каждое мгновение — прообраз и предвестие нашего окончательного исчезновения, нашей смерти. И смерти тех, кого мы любим, кого боимся потерять.

Мы не согласны с этим. У Бога все живы, сказано в Евангелии, потому что Бог есть Бог живых, а не мертвых. Мы верим (или стараемся верить, у большинства из нас это довольно плохо получается), что как-то, где-то — в Царствии Божьем — все живы, всё живо, всё сохраняется в вечности. Ангел в «Апокалипсисе» клянется, что «времени уже не будет». Мы жаждем преодоления времени. Потому что преодоление времени есть преодоление смерти, победа над смертью.

Преодоление времени есть преодоление смерти, победа над смертью.

 

Мы этого вообразить себе не можем, а когда пытаемся, то слишком часто остаемся в дураках. Наша мысль играет с нами злую шутку. Вместо преодоленного времени мы воображаем себе лишь бесконечное время. Время никогда не начиналось и никогда не закончится, так все и будет тянуться, из пустоты в пустоту. Получается не наша победа над временем, а его, времени, окончательная победа над нами. Это тоже вечность, но вечность не обещанная ангелом, а скорее уже возвещенная дьяволом. У Достоевского черт рассказывает Ивану Карамазову, что все повторяется и уже «биллион раз» повторялось, земля возникала, и гибла, и опять возникала. «Скучища неприличнейшая», — говорит черт. И у Пушкина в набросках к «Фаусту» черти играют в карты «не из денег, а только б вечность проводить». Этим чертям тоже скучно в их вечности. Делать нечего, приходится в карты играть. Я думаю, это одна из самых страшных мыслей, пришедших людям в голову. В вечности все то же самое, только — навечно. Приговор окончательный, и апеллировать не к кому. Из времени еще можно бежать, из вечности бежать уже некуда. Тогда и вправду все лишь «диаволов водевиль», как сказано у того же Достоевского. Вечные муки для грешников, вечное блаженство для праведников. От этого вечного блаженства тоже, наверное, взвоешь, не от одних только адских мук. И в райских кущах соскучишься, если там просто длится и длится все то же земное время.

Вот три вечности, думаю я, глядя уже на совсем другой пейзаж за окном, другие облака, другие леса и рощи, облитые уже вечерним, уже гаснущим солнцем: вечность настоящего; вечность как преодоление времени, как «жизнь вечная», непостижимая здесь и отсюда; страшная вечность бесконечного времени. Из этих трех вечностей мне очень не нравится третья (кому она может понравиться?), и я безмерно бываю счастлив, когда чувствую — смутно или менее смутно — сквозь шум и сор жизни вечность первую, вечность вторую.

Автор Алексей Макушинский

Оригинальный текст опубликован в книге «Азбучные истины».

Фото: открытые интернет-источники.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.